Императрица по случаю - Светлана Бестужева-Лада

– Прекрасно, – искренне ответила я. – И буду тебя с нетерпением ждать.

Тут же я оказалась на руках у мужа, который осыпал меня страстными поцелуями.

– Как жаль, что нельзя прямо сейчас… Но ночью мы все наверстаем. И, Бог даст, обретем вскоре дитя.

– Я только об этом и молюсь.

Александр умчался по своим делам, а я занялась своими. Оказывается, я умела рисовать. А если сейчас попробовать?

Через некоторое время я обнаружила, что великого живописца из меня не выйдет, хотя карандашные рисунки получались неплохо и выглядели довольно мило. А раз так… Я потребовала, чтобы Катерина достала ящик с моими рисовальными принадлежностями и почти до самого ужина занималась тем, что рисовала на пластинке из слоновой кости портрет императрицы-свекрови. По памяти.

Зашедшая зачем-то в будуар Катерина всплеснула руками:

– Княгинюшка, да как же вы рисуете замечательно! Ее императорское величество прямо как живая вышла!

Я не слишком удивилась. В оставленном мною будущем я очень неплохо (для любителя) рисовала и даже одно время подрабатывала портретистом на Арбате. Мои работы пользовались популярностью у покупателей и постоянные насмешки друзей, которые утверждали, что я изображаю людей не такими, какие они есть, а такими, какими бы они хотели быть. Возможно. Ну, и что в этом плохого?

Вот и императрица у меня получилась – загляденье. Пышные волосы, огромные глаза с поволокой, чувственные губы, кожа – как персик. Плюс – великолепие алого бархатного платья, в котором она была на обеде и к которому я щедрой рукой добавила драгоценности из области моей фантазии, а также популярного сериала «Великолепный век». Нужно же подлизаться к свекрови, чтобы она перестала на меня коситься и поджимать губы.

– Лиз, ты не перестаешь меня поражать, – услышала я за спиной голос Александра.

– Тебе нравится?

– Маман будет в восторге. Она обожает миниатюры, особенно в стиле барокко. Кстати, отец о тебе очень лестно отзывался, когда мы с ним пили чай. Сказал, что наконец-то в семье появилась умная женщина, с которой можно поговорить.

– Мне кажется, что на самом деле Павел Петрович очень добрый человек, – задумчиво сказала я. – Не зря простой народ его обожает.

– А большинство придворных – ненавидит, – мрачно отозвался Александр. – Он отнял у них все привилегии, дарованные когда-то бабушкой, сам работает по 14—16 часов в сутки и от других ждет того же, а когда обманывается в своих ожиданиях – гневается.

– А это правда, что он спит на солдатской постели? – полюбопытствовала я.

– Чистая правда. Маман это все бесит, она хотела бы находиться во главе двора, во всем подобному бабушкину, а отец позволяет устраивать балы не чаще раза в два месяца и отменил почти все придворные развлечения.

– Что ж, могу ее понять. Но, честно говоря, я бы с большим удовольствием беседовала с императором, чем танцевала с каким-нибудь пустоголовым франтом. Кстати, вопрос о князе Адаме решен?

– Решен. Отец очень обрадовался тому, что все слухи оказались ложными и приказал готовить указ о назначении князя послом у короля Сардинского.

О существовании такого королевства я даже не подозревала. Далеко же послал мой царственный свекор ухажера своей невестки!

– Ты расстроен, Саша?

– Как-нибудь переживу, – усмехнулся тот. – Папенька все больше втягивает меня в решение государственных вопросов, свободного времени почти нет. А то, что есть, теперь принадлежит тебе.

А еще говорят, что мужская дружба – это некий титано-ванадиевый сплав, и что крепче нее ничего не бывает.

– Пора одеваться к ужину, – взглянув на часы, сказал Александр. – Или ты собираешься идти в этом капоте?

Ну, я бы пошла, только вот положение обязывает. Пришлось звать Катерину и срочно приводить себя в соответствующий вид.

Ужин мало чем отличался от обеда, разве что количеством блюд. Кормили разварной осетриной с картошкой и масляно-яичным соусом. Император изволил поинтересоваться, чем я занималась после обеда.

– Готовила подарок для маменьки, – честно ответила я.

– Это в честь чего? – осведомилась та.

– Просто захотелось, чтобы вы улыбнулись, маменька.

– И что это за подарок?

Лед в ее взгляде начал потихоньку таять.

– Миниатюра. К завтрашнему дню лак высохнет и я буду иметь счастье презентовать ее вам.

– А что на ней изображено?

– Душенька, – вмешался император, – прояви чуть-чуть терпения. Лиза наверняка хотела сделать сюрприз. Так ведь, княгиня Елизавета?

Я не стала спорить.

После трапезы император потребовал, чтобы Александр снова явился к нему в кабинет: обсудить какие-то внешнеполитические вопросы, а всех остальных, то есть дам и девиц, императрица изволила пригласить к себе на партию в пикет.

Упс! В карточных играх я всегда была полным профаном. Поэтому императрица села играть с Аннет, Алексанрин и Еленой, а я примостилась к стоявшему в углу маленькому фортепиано и начала тихонько наигрывать пьески из моего не слишком обширного репертуара. Неважно, что большинство этих пьес еще не было сочинено, главное – я умела их исполнять на более или менее приличном уровне.

С моего места мне был прекрасно виден карточный стол и лица игроков. Раскрасневшаяся от азарта Аннет, витающая в облаках Александрина, сосредоточенная Елена и величественная даже здесь императрица. Я подумала, что первая через несколько лет навсегда покинет Россию, спасаясь от сумасброда-супруга, а две других еще до этого умрут на чужбине, не прожив и двадцати лет. И я была бессильна что-либо изменить. Или все-таки нет?

А вот роковую гибель императора мне бы хотелось предотвратить. И кое-какие мысли по этому поводу у меня уже были. Павлу Петровичу недавно исполнилось сорок два года – нелепо погибать в таком возрасте из-за чьих-то амбиций. Да и не хотелось мне, чтобы мой муж потом всю жизнь страдал комплексом вины, а его дражайшая маменька его этим шантажировала.

– Дочь моя, – услышала я голос императрицы, – вы доставили нам большое удовольствие. Видите, можно приятно проводить время в кругу семьи и не беря в руки карты. А вы все время убегали в свои покои…

– Простите, маменька, – охотно повинилась я, – я поступала глупо. Впредь постараюсь так не делать.

В общем, вечер удался. А его продолжение в обществе только моего мужа в моей спальне – тем более. Заснула я в состоянии абсолютного умиротворения.

Глава седьмая. Приятные новости и не очень приятные мысли

А потом время понеслось, как сорвавшиеся с горы санки. Я подружилась со всеми великими княжнами, включая совсем еще малышек – Екатерину и Анну. Призвав на помощь все свои дипломатические умения, кое-как наладила отношения со свекровью. Выяснилось, что она обожает маленькие сувениры – просто так, без повода, и я регулярно преподносила ей то вышитый платочек, то разрисованную чашку, то найденный на прогулке диковинной формы корень, из которого Мария Федоровна вытачивала фигурку: работу на точильном станке она обожала.

Раз в неделю, с точностью самолетного расписания, меня приглашал к себе «на партию в шахматы» император. Нет, в шахматы мы с ним, конечно, играли и, конечно, я всегда проигрывала, но помимо этого беседовали об исторических событиях, о положении в Европе, о политике вообще. И каждый раз во время этих встреч я диву давалась: кто пустил слух о Павле Петровиче, как вздорном и желчном человеке?

Нет, конечно, Павел Петрович не был ангелом, к тому же часто ошибался, но ошибался, честно и искренне признавая свои ошибки. Да, и в самих ошибках его были честные побуждения, были порывы благородные и великодушные, о которых мало кому было известно, но которые вполне могли бы оправдать его в глазах потомков.

Его отличали обостренное чувство долга, беспримерный среди монархов демократизм и глубоко рыцарское благородство, неведомое при развращенном дворе Екатерины II. Будучи высокого мнения о своем положении, Павел Петрович предъявлял к нему и строгие требования. По его убеждению, «долг тех, которым Бог вручил власть править народами, – думать и заботиться об их благосостоянии». И он всеми силами старался выполнить этот долг, как он понимал его.

Мысль о народном благосостоянии была его постоянной мыслью. Он во всем хотел служить примером для всех, чистосердечно и искренне верил, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своей волей… Разумеется, такая наивность вызывала смешки за его спиной и злые сплетни.

Кстати сказать, император презирал тех, кто раболепно подчинялся его воле в ущерб правде и справедливости, и, наоборот, уважал людей, которые бесстрашно противились вспышкам его гнева, чтобы защитить невиновного.